Его взгляд поймал бутылку с пивом. Он ничего уже не видел кроме этой проклятой бутылки.
— Смотри! — закричал он в бешенстве. — Ты хотела знать — смотри!
Резким движением он ударил бутылкой по краю стола, разбрасывая осколки по паркету.
— Что ты делаешь?! — вскрикнула Майя. — Ты что?!
Гостиная плыла перед глазами.
Он поднял «розочку» с поблескивающим на сколах стеклом.
— Ты хотела знать, Майя, — произнес Петровский. — Ты хотела знать кто я и что я… Твой шанс, Майя… Смотри…
Резким движением он воткнул «розочку» себе в руку.
Ослепляющая боль пронзила мозг.
Кровь из разорванной руки стремительным рывком выплеснулась наружу. Он с перекошенным лицом согнулся, роняя ее на паркет.
— Тарас!.. — взвизгнула Майя. — Ты что?!..
Ее взгляд лихорадочно метался между лицом Тараса и окровавленной рукой.
— Ты… Ты… — запинаясь, начала она, а Петровский, стиснув зубы и сдерживая рвущийся крик, выпрямился и отбросил разбитую бутылку в сторону. Он поднял искалеченную руку вверх.
Края раны неторопливо, прямо на глазах, стягивались. Боль утихала, только в руке чувствовалось странное покалывание. Почти щекотка. Получилось, подумал он, забыв уже, когда проделывал такое в последний раз. Господи, Майя… Он посмотрел на ее остановившиеся глаза. Майя…
— Я не человек, Майя, — сказал он. — Ты хотела это знать и теперь узнала. Именно, поэтому у нас нет детей…
— Как — не человек?! Что ты мелешь? Кто же ты… Кто ты, Тарас? — попятилась она, мотая головой. — Кто?!..
— Я тот, кого называют оборотнем, — произнес Петровский. — И теперь тебе решать, что и как у нас будет. Я не держу тебя, хотя люблю, как и прежде… Все теперь зависит только от тебя…
— Ты… Ты превращаешься в волка?…
Он усмехнулся, чувствуя, как недавнее ослепляющее бешенство покидает сознание. Кровопускание и боль, подумал он. Это иногда помогает… Странное облегчение поселилось в нем. Словно прорвался давно и надсадно нарывающий гнойник.
— Я не превращаюсь, Майя, — улыбнулся он, поднимая сброшенную салфетку и вытирая руку. — У нас есть антидот, который не дает осуществиться превращению. Хотя иногда мы ездим на трансформацию.
— Мы?…
— Я не один, Майя, — кивнул Петровский. — Почти все наше… Агентство…
— И Тополев, и Ганин, и Вепрь?…
— Они нет, — ответил Петровский. — Другие.
Она стиснула лицо руками и прислонилась к ограждению.
Выдержишь ли ты, любимая, подумал Тарас с тревогой. Сумеешь ли справиться с новым знанием обо мне?
— Я не верю, — наконец, сказала Майя, оторвав руки. — Этого не может быть…
— Ты хочешь, чтобы я себе горло вскрыл у тебя на глазах? — он кивнул в сторону отброшенной «розочки». — Я могу, хотя это будет очень больно. Я не хочу, чтобы мое естество стояло больше между нами. Я слишком люблю тебя, Майя.
— Что же мне делать, Тарас? — тихо спросила она. — Как мне жить теперь, зная все это?
— А что тут такого? — пожал Петровский плечами. — Подумаешь, оборотень. Я могу тебе показать по-настоящему удивительные вещи. Если хочешь, завтра, у нас в офисе.
— Страшные?
— Удивительные, — повторил он. — Ты хоть раз видела настоящего джина? Или ковер-самолет с дистанционным управлением? Или, может быть, ты хочешь поговорить со своей давно умершей мамой?
В ее глазах светилось недоверие.
— И ты все это скрывал от меня столько лет? — спросила она. — Почему?
— Я боялся, что ты уйдешь от меня, — честно ответил Петровский. — Я не хочу тебя потерять. А теперь… Теперь, мне кажется, мы подошли к черте… Либо — жизнь и счастье, либо — пустота. Это решать тебе, дорогая… Только, Майя, тебе…
— Уйди, Тарас, — махнула она обессилено рукой. — Лучше оставь меня сейчас одну.
— Майя…!
— Уйди!
Петровский торопливо попятился в прихожую, на ходу одевая плащ.
— Майя!
Она, отвернувшись, молча плакала.
— Я буду в городской квартире, — тихо произнес Тарас. — И если ты простишь меня, позвони, я приеду.
Голос не подвел.
Где уж он и его умельцы разместили линию по производству серебряных боеприпасов, Вадим уточнять не стал. Он посмотрел в магазин, для верности, один патрон отщелкнув. Идеал, с восхищением подумал Немченко, покрутив его в руке. Пуля многозначительно отливала серебристым цветом.
— Что передать? — угрюмо осведомился тот же юный курьер.
— Мы довольны, — улыбнулся Немченко.
— Ага, — деловито кивнул парень и прикрыл за собой дверь кабинета.
Дело спорилось. Все восемь человек, отобранных для ночной акции, подгоняли экипировку, замазывали свои лица углем и молились напоследок. Впрочем, в последнем Немченко сильно сомневался. Эти люди давно уже стали смертниками, и проблемы моральных изысков их не интересовали. Вопрос состоял лишь в денежном эквиваленте возможных похорон.
Немченко собрал магазины в большую сумку, подмигнул, выходя из кабинета, разрумянившейся Лене и на лифте спустился в гараж.
При его появлении около джипов возникло оживление.
Группа построилась. Никто не сцепился автоматами, никто не споткнулся, никто даже не дрогнул лицом. Только что сидели, занимаясь своими делами, а мгновение спустя уже замерли перед Вадим в немом ожидании. Впрочем, все они прошли горячие точки, а многие — ряды спецподразделений.
— Краткий инструктаж, — хмыкнул Немченко, опуская сумку на бетонный пол.
Инструктаж действительно оказался кратким.
— Четыре двойки, — сказал Немченко. — Три двинутся по точкам, одна — резервная. Все уточним на месте. Постоянная связь со мной и с Саней. А теперь — боеприпасы.